…В шесть с половиною часов сторож Осип, старик почти
саженного роста, худой, с клочьями седых бровей, долго и пронзительно звонит.
Еще не светает, вставать не охота.
— Эй, жеребячья порода, не задерживай!
Бурсаки, кое-кто, приподнимают головы, опять тычутся ими в
подушки. Осип по очереди звонит каждому над самым ухом. Вяло одеваются. Входит
надзиратель Кривой, молча и угрюмо сдирает одеяла с тех, кто еще не встал.
Бурсаки лениво тащатся в «умывальную».
…Бурса делилась прежде всего на
тех, кто не хотел после семинарии итти в духовенство, и на тех, кто с этим
мирился. Число первых все увеличивалось. Не хотели итти в духовенство почти
поголовно все «приходящие»: сыновья городского причта, чиновников,
состоятельных деревенских батюшек. Достаток их родителей, жизнь на частных
квартирах у «светских» направляли желания и помыслы таких бурсаков в
университеты, в техникумы, в институты. Мечтали сделаться инженерами, врачами,
архитекторами, агрономами, управляющими. Для огромного большинства это было
верх благополучия, удачи, вольнодумства. Такие бурсаки прилежно учились,
преуспевали, вели себя примерно, одевались опрятнее и составляли свой круг
приятелей и друзей. К ним примыкали и те из «казеннокоштных», которые тоже
решили итти по «гражданской линии». Поражала их осмотрительность,
дальновидность, прозорливость, благоразумие. В четырнадцать, в пятнадцать лет
подобные «отроча млада» нисколько не уступали любому взрослому стяжателю и
искателю обеспеченных мест. Все продумано, взвешено, учтено. Все благонравно,
благонамеренно. Никаких завиральных идей, никаких отклонений в сторону, ошибок.
Ничего страстного, сверхмерного. Средняя, нормальная жизнь, как у всех,
гладкая, прямая, рассудительная. Терпение, труд, послушание. За это награда…
Александр Константинович Воронский, «Бурса», автобиографический роман
1932 года (Изд.: Советская литература, Москва, 1933). Многое узнаваемо, прежние
бурсаки все же гораздо нравственней нынешних.